– Что, Медведь, спишь ещё?
– Сплю, Барсук, сплю. Так-то, брат, разогнался – пятый месяц без про́сыпу. Все бока отлежал.
– А может, Медведь, нам вставать пора?
– Не пора. Спи ещё.
– А не проспим мы с тобой весну-то с разгону?
– Не бойся! Она, брат, разбудит.
– А что она – постучит нам, песенку споёт или, может, пятки нам пощекочет? Я, Миша, страх как на подъём тяжёл!
– Ого-го! Небось вскочишь! Она тебе, Боря, ведро воды как даст под бока – небось на залежишься! Спи уж, пока сухой.
Надоела зима Сороке. Вот бы лето сейчас!
– Эй, Свиристель, ты бы лету обрадовался?
– Спрашиваешь ещё? – Свиристель отвечает. – Перебиваюсь с рябины на калину, оскомина на языке!
А Сорока уже Косача спрашивает. Жалуется и Косач:
– Сплю в снегу, на обед одна каша берёзовая! Брови красные – отморозил!
Сорока к Медведю стучится: как, мол, зиму зимуешь?
– Так себе! – Миша ворчит. – С боку на бок. На правом боку лежу – малина мерещится, на левом – мёд липовый.
– Понятно! – Сорока стрекочет. – Всем зима надоела! Чтоб ты, зима, провалилась!
И зима провалилась…
Ахнуть не успели – лето вокруг! Теплынь, цветы, листья. Веселись, лесной народ!
А лесной народ закручинился…
– Растерялся я что-то, Сорока! – Свиристель говорит. – В какое ты меня поставила положение? Я к вам с севера по рябину примчался, а у вас листья одни. С другой стороны, я летом на севере должен быть, а я тут торчу! Голова кру́гом. И есть нечего…
– Натворила Сорока дел! – шипит сердито Косач. – Что за чушь? Куда весну подевала? Весной я песни пою и танцы танцую. Самое развесёлое времечко! А летом только линять, перья терять. Что за чушь?
– Так вы же сами о лете мечтали! – вскрикивала Сорока.
– Мало ли что! – Медведь говорит. – Мечтали мы о лете с мёдом да с малиной. А где они, если ты через весну перепрыгнула? Ни малина, ни липа зацвести не успели, – стало быть, ни малины, ни мёда липового не будет! Поворачивайся хвостом – я его тебе сейчас выщиплю!
Ух как рассердилась Сорока! Вильнула, подпрыгнула, на ёлку взлетела и крикнула:
– Провалитесь вы вместе с летом!
И провалилось нежданное лето. И снова в лесу зима. Снова Свиристель рябину клюёт… Но терпят. Настоящую весну ждут.
ПРОВЕРКА ЧИТАТЕЛЬСКИХ УМЕНИЙ РАБОТАТЬ С ТЕКСТОМ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ПРОИЗВЕДЕНИЯ
Класс
Играющие собаки
Володя стоял у окна и смотрел на улицу, где грелась на солнышке дворовая собака Полкан.
К Полкану подбежал маленький Мопс и стал на него кидаться и лаять: хватал его зубами за огромные лапы, за морду и, казалось, очень надоедал большой и угрюмой собаке.
Погоди-ка, вот он тебе задаст, - сказал Володя, - проучит он тебя.
Но Мопс не переставал играть, а Полкан смотрел на него очень благосклонно.
Видишь ли, - сказал Володе отец, -Полкан добрее тебя. Когда с тобою начинают играть твои маленькие братья и сёстры, то непременно дело кончится тем, что ты их поколотишь. Полкан же знает, что большому и сильному стыдно обижать маленьких и слабых.
(К.Ушинский)
Прочитай текст «Играющие собаки» К. Ушинского. Выполни задания. Отметь утверждения, соответствующие содержанию прочитанного текста.
1.В какое время суток могли происходить события, описанные в тексте?
а) утро б)день в)вечер г) ночь.
2. Выпиши из текста слово, определившее твой выбор времени суток.______
3.Найди в тексте слово благосклонно. Отметь слово, близкое ему по смыслу:
а)доброжелательно б) сурово; в) весело.
4.Восстанови с помощью цифр последовательность действий маленького Мопса:
А)хватал зубами за лапы, за морду; б) подбежал; в) надоедал; г) стал кидаться и лаять.
5.Найди в тексте и запиши слово, характеризующее действия Мопса по отношению к Полкану.___________________
6.Отметь предложение, выражающее главную мысль текста:
Ф)кого уважают, того и слушают, б) Добрый пример лучше ста слов, в) Большому и сильному стыдно обижать маленьких и слабых.
7. Подумай, к какому жанру относится этот текст.
а) сказка б)басня в)рассказ
Замечательные дома
Оказывается, весь лес сверху донизу занят сейчас под жильё. Свободного местечка нигде не осталось. Живут на земле, под землёй, на воде, под водой, на деревьях, в траве и в воздухе.
В воздухе - дом у иволги. Она высоко над землёй подвесила к ветке берёзы лёгкую корзиночку, сплетённую из пеньки, стебельков, волосков и шерстинок. В корзиночке лежат иволгины яйца. Прямо удивительно, как они не бьются, когда ветер раскачивает ветку.
В траве - дома у жаворонков, лесных коньков, овсянок и многих других птиц. Пеночка-весничка делает шалашик из сухой травы и мха, с крышей, вход сбоку.
В деревьях - в дуплах - дома у летяги (белка с перепонками между лапами), у жуков-древоточцев и короедов, у дятлов, синиц, скворцов, сов и других птиц.
Под землёй - дома у крота, мышей, барсука, у ласточек- береговушек, у зимородка и разных насекомых.
У чомги - водяной птицы из гагар - плавучее гнездо на воде. Оно из кучи болотной травы, камыша и тины. Чомга разъезжает на нём по озеру, как на плоту.
Под водой устроили себе домики ручейники и водяной паук-серебрянка. В.В. Бианки (199 слов)
1.Отметьü времена года, в течение которых весь лес сверху донизу занят под жильё.
а) Зима; б) весна; в) лето; г) осень.
2.Где размещаются жильцы? Ответ подчеркни в тексте прямой линией.
3.У какой птички гнёздышко висит в воздухе? Ответь кратко.
______________________________
4.Какова технология изготовления гнезда иволги? Нужный вариант отметьü.
а) Слеплено; б) выкопано;
в) выдолблено; г) сплетено.
5. К ветвям каких деревьев часто подвешивает своё гнёздышко иволга? Ответь кратко. _________________
6.Заполни таблицу. У каких птиц гнёздышки устроены в траве?
7.Что представляет собой гнездо пеночки-веснички? Ответ подчеркни в тексте прерывистой линией.
8.Заполни таблицу. Чьи гнёздышки устроены в дуплах деревьев?
9.Заполни таблицу. Чьи дома находятся под землёй?
11. Соедини названия птиц с названиями их домиков.
12.Гнёзда каких птиц могут находиться в движении? Вставь названия птиц.
а)Корзиночка___________________
раскачивается на ветке под действием ветра.
б)Гнездо_________________ плавает по поверхности озера.
13. Отметьü верные утверждения (2).
а) Серебрянка – паук;
б) летяга – птица;
в) ручейник – насекомое;
г) зимородок – паук
Ивовый пир
Зацвела ива - гости со всех сторон. Кусты и деревья ещё голые, серые - ива среди них как букет, да не простой, а золотой. Каждый новый «барашек» - пуховый жёлтый цыплёнок: сидит и светится. Пальцем тронешь - пожелтеет палец. Щёлкнешь - золотой дымок запарит. Понюхаешь - мёд. Спешат гости на пир.
Шмель прилетел - неуклюжий, мохнатый, как медведь. Забасил, заворочался, весь в пыльце измазался.
Прибежали муравьи: поджарые, быстрые, голодные. Набросились на пыльцу, и раздулись у них животы, как бочки. Того и гляди, ободки на животах лопнут.
Комарики прилетели: ножки горсточкой, крылышки мельтешат. Крошечные вертолётики. Жуки какие-то копошатся. Мухи жужжат.
Бабочки крылья распластали.
Шершень на слюдяных крыльях - полосатый, злой и голодный, как тигр. Все гудят и торопятся: зазеленеет ива - пиру конец. Зазеленеет, потеряется среди зелёных кустов. Пойди- ка тогда её отыщи! А сейчас она как букет золотой. И всех созывает на ивовый пир.
Н.И. Сладков (136 слов)
Прочитай текст «Ивовый пир» Н.И. Сладкова. Отметь утверждения, соответствующие содержанию прочитанного текста.
1.В какое время года происходят события, описанные в тексте?
а) Зимой; б) весной; в) летом; г) осенью.
2.Каких гостей привлекает к себе ива?
а) Шмелей, муравьёв; б) комариков, жуков; в) стрекоз, ос;
г) мух, бабочек; д)шершней.
4.Какое значение вкладывает Н.И. Сладков в слово барашки?
а) Цветочные серёжки ивовых растений;
б) небольшие кучевые облака;
в) уменьшительно-ласкательное к слову баран;
г) белая пена на гребнях волн.
6.Чем лакомятся насекомые на иве?
8.Почему насекомые торопятся насладиться пиром?
Зазеленеет ива:
а) закончится буйное цветение;
б) потеряется среди буйных кустов;
в) другие насекомые оттеснят этих гостей;
г) наступят заморозки, и опадут «барашки».
9. Определи насекомых, к которым относятся вписанные в таблицу образные выражения.
10.Вставь пропущенные слова в предложения, которыми обычно заканчиваются волшебные сказки.
а) И закатили они_____________
на весь мир.
б) На том_________ я был,
мед-пиво пил, по усам текло, да в рот не попало.
11.Определи, в какой из сборников ты поместишь этот текст.
а)Толковый словарь;
б)энциклопедия;
в)сказочные истории;
г)рассказы о природе.
Гиена и черепаха
Африканская сказка
Однажды случился в лесу пожар: загорелась сухая трава. Все звери испугались и бросились бежать, а черепахе с её коротенькими ножками как уйти от огня?
Огонь всё ближе к ней подбирается, вот-вот настигнет - и сгорит бедная черепаха. Пробегала мимо гиена. Черепаха её просит:
Пожалей меня, подруга, вынеси из огня!
А огонь всё ближе.
Смотрит черепаха - бежит леопард. Черепаха к нему - просит спасти её. Взял леопард черепаху, посадил на самое высокое дерево, а когда прошёл огонь, вернулся, снял с дерева и опустил на землю.
Позволь отблагодарить тебя за твою доброту, - сказала ему черепаха.
Собрала она пепел от сгоревшей травы, разбавила водой и подошла к леопарду.
У тебя доброе сердце, поэтому и ходить ты должен в красивой одежде.
Разрисовала ему шкуру чёрными узорами, и стал леопард с тех пор таким красивым.
Когда повстречала его гиена, спросила удивлённо:
Дружище, где ты раздобыл такой красивый костюм?
Ответил леопард:
Это подруга моя, черепаха, мне его подарила.
Побежала гиена к черепахе и попросила, чтобы та и ей сделала такой же костюм, как у леопарда.
У тебя злое сердце, - сказала ей черепаха, - поэтому и одежда твоя будет совсем другой.
И пеплом нарисовала на шкуре гиены чёрные некрасивые полосы.
Я прислонился к ёлке и стал слушать певчего дрозда. Дрозд пел на самой верхней еловой свечке. Выше его было только небо. А в небе – звезда.
Дрозд высвистывал. Свистнет – и помедлит. Будто прислушивается: так ли свистнул? Ещё свистнет – и опять помедлит: так ли отозвалось эхо? И вдруг трель – будто стёклышки посыпались с ёлки! Слышно даже, как язычком прищёлкивает. Рад, наверное, что и свистнуть сумел, и эхо отозвалось как надо. Каждый свист – слово. Так прямо свистом и выговаривает: «Филипп, Филипп, Филипп! Приди, приди! Чай пить, чай пить! С сахаром, с сахаром!»
«Кто же этот Филипп?! – думаю я себе.
А дрозд: «Приди, кум! Приди, кум! Выпьем, выпьем!»
И тут на вершину соседней ёлки взлетел дрозд-сосед. И засвистел: «Федя, Федя, Федя! Не хочу, не хочу, не хочу!»
Так вот он кто – кум Филипп!
«С сахаром, с сахаром, с сахаром!» – уговаривает Федя.
А кум Филипп своё: «Не хочу, не хочу, не хочу!»
Так и препирались, пока и в небе, и в лесу не стало черным-черно. Тогда смолкли. Какой уж тут чай – спать пора!
На солнечной скале веселятся крапивницы. Бабочки перезимовали зиму и радуются теплу. Зима свирепой была, её ледяные когти проникли в самые потайные убежища. Не все бабочки выжили. Крылышки у них выцвели и потёрлись. Кто без усов остался, кто без ноги. А у кого от цветных крыльев одни жилки остались, как у высохшего листа. Но пережившие свой век калеки и инвалиды, древние бабочкины старушки всем на зависть весёлые и игривые! Старушки играют в пятнашки!
Весело налетает пятна́ на спокойно сидящих, дремлющих на припёке. Мелькание крыльев, весёлая суматоха, стайка бабочек штопором ввинчивается в синее небо. Они кувыркаются и барахтаются на струях тёплого ветра. Потом сломя голову кидаются вниз и снова рассаживаются на гладкой нагретой скале. Они игриво поводят обтрёпанными крылышками и расправляют лапками ощипанные усы. Старики и старушки играют и веселятся. Словно и не было позади страшной зимы.
Неохота вылезать из-под тёплого одеяла!
За окном сырая весенняя ночь. Без того знобит, а тут натягивай ещё скользкие сапоги, задубелую куртку.
– Ну куда тебя несёт? – возмущается во мне нытик. – В чёрное лесное болото? Под сапогами будет булькать вода, засопит и зачмокает хлябь, в глаза будут тыкаться сучья…
А бодрячок хорохорится:
– Подумаешь – хлябь, первый раз, что ли? А вдруг что-нибудь и увидишь!
– Ну и что ты увидишь? – канючит нытик. – Всю весну месишь грязь; всё уже видано-перевидано! Всё расписано по минутам. В два пятьдесят заблеет бекас, в три часа прилетят косачи. В пять десять пролетит над током ворона, в пять тридцать прилетят на болото чайки. Хоть часы проверяй!
– А вдруг? – сопротивляется бодрячок.
– Что «вдруг», что «вдруг»? – сердится нытик. – «Вдруг» только в книжках бывает. А вот ноги будут в засидке мёрзнуть – чай, воды по колено. Спина замлеет, пальцы перестанут сгибаться. И уж это не вдруг, а наверняка!
– Всё так! – вздыхает бодрячок. – И руки, и ноги, и пальцы. И замлеет спина. И чайки прилетят в половине шестого. Пошли!
Я выхожу за дверь и долго стою, приглядываюсь к темноте. Но вот сдвигается туча, и показывается луна. И сразу земля отделилась от неба – можно идти.
Я шагаю мимо деревни. Морозит, грязь под ногами мнётся, как упругий пластилин. Луна поочерёдно вспыхивает в окнах домов, будто в них кто-то зажигает и сразу же гасит свет.
Я иду по болоту, и лунный свет теперь уже вспыхивает и гаснет в лужах. Всё, как говорил нытик, – и темь, и холод, и хлябь.
Бодрячок хрипло дышит. Потом толкает меня в шалаш и прячет нос в воротник.
Два часа пятьдесят минут. Над головой заблеял бекас.
Три часа. Короткое «па-па-па!» – и рядом уселся косач.
Три часа пять минут. Слышится странное бульканье, будто воду льют из бутылки. Это косач заворковал.
Нытик зевает:
– Я что говорил?
И вдруг…
Бодрячок кричит прямо в ухо:
– Ты только послушай, ты такого ещё не слыхал!
– Тише, тише, – успокаиваю я его. – Может, тебе показалось?
Но я уже знаю: не показалось! Слышатся звуки, которых я ещё не слыхал. Я слушаю и пишу: «3 часа 30 минут. На чёрном болоте незнакомые звуки – будто быстро лопаются пузыри». Как и положено, ровно в пять десять над током пролетела ворона. Ровно в пять тридцать появились и чайки. Но нытик уже не ехидничает.
Вода на болоте золотая от солнца. Кочки в ней – как чёрные камни. И чуть не на каждой кочке – белый флажок! Непонятные белые треугольники, непонятные тихие звуки.
Белые точки то появляются, то исчезают. Так умеют подмигивать солнечные зайчики. Но это не «зайчики», это чибисы. Первый раз в жизни я вижу чибисиные танцы!
Бодрячок хватает нытика за воротник:
– Будешь, будешь скулить? Говорил я тебе «а вдруг»? То-то, Фома неверующий.
На каждой кочке – пара. До чего ж они хороши! Зелёные крылья и спинки, снежно-белые грудки и красные ножки, блестящие от росы и солнца.
Он поклонится ей, клювом сорвёт травинку и отбросит её вправо. Она сейчас же – ответный поклон, тоже сорвёт травинку, но отбросит влево. Поклон – и травинка, поклон – и травинка. Наверное, на счастье бросают: по всему видно, что будет у них тут гнездо.
«У-у, ку-ку-ку-ку! У-у, ку-ку-ку-ку!» – начинает петь кавалер, а сам клонится грудкой в мох, сложенные крылья ставит торчком, хвостик задирает вверх и трясёт им, как белым платочком.
Чибисы ждали этого дня. Хорош бы я был, если б его пропустил! Никогда б не узнал, что этот пернатый народец так занятно танцует на кочках болота.
Я тычу нытика носом в мох. Потому что новое не узнать – это хуже, чем старое позабыть. Подумаешь, старое! Оно всем известно.
Дятел – мастер на разные штуки.
Может дупло выдолбить. Ровное, круглое, как пятачок.
Может станок для шишек смастерить. Втиснет шишку в него и выколачивает семена.
Есть у дятла и барабан – звонкий упругий сучок.
Надолбится, набарабанится – захочет пить.
На этот случай есть у дятла питьевое колечко. Его он тоже делает сам.
На землю дятел спускаться не любит: коротконогий он – неловко ему на земле. Не летает он и на водопой – на речку или к ручью. Пьёт как придётся. Зимой схватит снежку, летом слизнёт росинку, осенью – капельку дождя. Дятлу немного надо. И только весной – дело особое. Весной дятел любит пить берёзовый сок. Для этого и делает дятел питьевое колечко.
Колечко, наверное, видели все. Даже на берёзовых поленьях. Дырочка к дырочке на берёзовой коре – колечком вокруг ствола. Но мало кто знает, как дятел делает это кольцо. И почему оно сделано не как-нибудь, а всегда кольцом…
Я стал следить и понял, что дятел… и не думает делать кольца!
Он просто дырочку в берёзе пробьёт и слизнёт капельку сока.
Немного погодя опять прилетит, ведь на дырочке набухает сок. Сядет так, чтобы удобно было слизнуть, слизнёт набухшую каплю – вкусно. Да жалко, сок из старой проклювинки тихо течёт. Дятел чуть голову вбок отведёт и пробивает новую дырку.
Ещё прилетит – садится уже под новую дырочку, старая-то заплыла. Выпьет из новой сок – рядом свежую дырочку продолбит. И опять ни выше, ни ниже, а сбоку, где, не трогаясь с места, удобно клювом достать.
Дел весной много: дупло, барабан, станок. Охота и покричать: прямо в горле всё пересохло! Потому то и дело летит на берёзу – горлышко промочить. Сядет, лизнёт, добавит к ряду проклювинку. Так и получается на берёзе колечко. И ничто другое получиться не может.
Жаркая идёт весна.
Кольцует дятел берёзы. Нижет колечко к колечку.
Мастер дятел на штуки.
«Барабанщик» – мужественное, крепкое слово!
И барабанить – дело мужское. Дятел-барабанщик – звучит вполне подходяще.
Бьёт дятел в барабан весной. Дятлов барабан – это сухой звонкий сучок. Но хоть и сучок, а дробь на нём получается настоящая барабанная. Палочек тоже нет: барабанит собственным носом.
Здорово получается: дрррррр! – и эхо за рекой.
Я сам думал и в книжках про то читал, что барабанит на барабане только дятел-самец.
Всем заявляет: «Тут моё дупло, я тут хозяин – поберррегись!» Так я и задумал его снять.
Услышал дробь, увидел барабанщика и стал подходить, прикрываясь деревьями. Я подходил, а барабан гремел. Это был особенный барабан: всем барабанам барабан! Сучок был сухой и звонкий, а барабанщик лихой. Он откидывался назад, опираясь на хвост, гордо осматривал лес с высоты и, дрогнув, вдруг начинал стучать носом по сучку с такой быстротой, что головка его виделась как расплывчатое, неясное пятнышко. Приложи ухо к дереву – оглушит! Что за молодец! Да, барабан – мужской инструмент.
Я навёл фоторужьё и вдруг близко увидел не барабанщика, а… барабанщицу! Не дятла, а дятлиху! На затылке у нее не было красной полоски – украшения дятла-самца.
Видом не видал, слыхом не слыхал. И никому бы никогда не поверил, но своими глазами вижу: музыкантша, а не музыкант!
Я отступаю спиной, след в след, от дерева к дереву, унося своё маленькое открытие.
А барабан гремит. Лихой барабан! Даже эхо откликается за рекой.
Зацвела ива – гости со всех сторон. Кусты и деревья ещё голые, серые; ива среди них как букет, да не простой, а золотой. Каждый новый барашек – пуховый жёлтый цыплёнок: сидит и светится. Пальцем тронешь – пожелтеет палец. Щёлкнешь – золотой дымок запарит. Понюхаешь – мёд.
Спешат гости на пир.
Шмель прилетел – неуклюжий, мохнатый, как медведь. Забасил, заворочался, весь в пыльце измазался.
Прибежали муравьи: поджарые, быстрые, голодные. Набросились на пыльцу, и раздулись у них животы, как бочки. Того и гляди, ободки на животах лопнут.
Комарики прилетели: ножки горсточкой, крылышки мельтешат. Крошечные вертолётики.
Жуки какие-то копошатся.
Мухи жужжат.
Бабочки крылья распластали.
Шершень на слюдяных крыльях полосатый, злой и голодный, как тигр.
Все гудят и торопятся: зазеленеет ива – пиру конец.
Зазеленеет, потеряется среди зелёных кустов. Пойди-ка тогда её найди!
А сейчас – как букет золотой.
Прилетел в зорьку на обочину тетеревиного тока рябчик и завёл свою песенку: «Пя-ять, пя-ять, пять тетеревей!»
Я пересчитал: шесть косачей на току! Пять в стороне на снегу, а шестой рядом с шалашкой, на седой кочке сидит.
А рябчик своё: «Пя-ять, пя-ять, пять тетеревей!»
– Шесть! – говорю я.
«Пя-ять, пя-ять, пять тетеревей!»
– Шесть! – стукнул я по колену. – Считать не умеешь!
Ближний – шестой – услышал, испугался и улетел.
«Пя-ять, пя-ять, пять тетеревей!» – свистит рябчик.
Я молчу. Сам вижу, что пять. Улетел шестой.
А рябчик не унимается: «Пя-ять, пя-ять, пять тетеревей!»
– Я же не спорю! – говорю я. – Пять так пять!
«Пя-ять, пя-ять, пять тетеревей!» – рябчик свистит.
– Без тебя вижу! – рявкнул я. – Небось не слепой!
Как залопочут, как замельтешат белые крылья – и ни одного тетерева не осталось! И рябчик улетел с ними.
В светлых осинниках и ольшаниках снег сошёл, палый лист сохнет на солнце, скручиваясь в рулончики, свёртываясь в кулёчки, сжимаясь в кулачки. Лист сухой, а земля под ним мокрая. Идёшь и вдавливаешь сапогом сухие листья в сырую землю.
Лось ли пройдёт, человек ли – всё одно оставит следы, вдавит лист в землю. Пройдут, вдалеке стихнут, а следы их вдруг и зашепчутся. То лист примятый распрямится и соседний заденет. То стебелёк высохнет и распрямится. Развяжется тесёмочка жёлтой травы. Или встряхнётся сжатый в гармошку пучочек брусники.
Давно ушагали из лесу лось и человек, где-то они уже далеко-далеко, а следы их всё шепчутся, шепчутся. Долго-долго…
Жабы поют, совы бубнят. Шмель гудит басом. Про птиц и говорить нечего! От зари до зари поют.
Скворцу своей песни мало, так он чужие перепевает. Сидит на берёзе, блестящий и чёрный, словно в дёготь окунутый, разводит крылышками, словно сам себе дирижирует, и щёлкает клювом, как парикмахер ножницами.
То белобровником просвистит, то вертишейкой прокричит, то уточкой крякнет. И петухом, и гусаком, и барашком.
Иволгой, пеночкой, сорокой!
На разные голоса: и за себя, и за всех.
Что ни куст густой, то гребешок лесной. И ни одного неряху линючего гребешок не пропустит – непременно причешет. Лиса ли, медведь ли, заяц – ему всё равно: всех расчёсывает, причёсывает, приглаживает. С зайца – белый клок, с лисы – рыжий пук, с медведя – бурые космы.
Иной куст, самый густой да колючий, – шиповник или боярышник, – сам за весну станет как зверь мохнатый. Шерсть на нём звериная дыбом, даже подойти страшно!
Увидела Сорока Зайца – ахнула:
– Не у Лисы ли в зубах побывал, косой? Мокрый, драный, запуганный!
– Если бы у Лисы! – захныкал Заяц. – А то в гостях гостевал, да не простым гостем был, а званым…
Сорока так и зашлась:
– Скорей расскажи, голубчик! Страх склоки люблю! Позвали, значит, тебя в гости, а сами…
– Позвали меня на день рождения, – заговорил Заяц. – Сейчас в лесу, сама знаешь, что ни день, то день рождения. Я мужик смирный, меня все приглашают. Вот на днях соседка Зайчиха и позвала. Прискакал я к ней. Нарочно не ел: на угощение надеялся.
А она мне вместо угощения зайчат своих под нос суёт: хвастается.
Эка невидаль – зайчата! Но я мужик смирный, говорю вежливо: «Ишь какие колобки лопоухие!» Что тут началось! «Ты, – кричит, – окосел? Стройненьких да грациозненьких зайчат моих колобками обзываешь? Вот и приглашай таких чурбанов в гости – слова умного не услышишь!»
Только от Зайчихи я убрался – Барсучиха зовёт. Прибегаю – лежат все у норы вверх животами, греются. Что твои поросята: тюфяки тюфяками! Барсучиха спрашивает: «Ну как детишки мои, нравятся ли?» Открыл я рот, чтобы правду сказать, да вспомнил Зайчиху и пробубнил. «Стройненькие, – говорю, – какие они у тебя да грациозненькие!» – «Какие-какие? – ощетинилась Барсучиха. – Сам ты, кощей, стройненький да грациозненький! И отец твой и мать стройненькие, и бабка с дедом твои грациозненькие! Весь ваш поганый заячий род костлявый! Его в гости зовут, а он насмехается! Да за это я тебя не угощать стану – я тебя самого съем! Не слушайте его, мои красавчики, мои тюфячки подслеповатенькие…»
Еле ноги от Барсучихи унёс. Слышу – белка с ёлки кричит: «А моих душечек ненаглядных ты видел?»
«Потом как-нибудь! – отвечаю. – У меня, Белка, и без того в глазах что-то двоится…»
А Белка не отстаёт: «Может, ты, Заяц, и смотреть-то на них не хочешь. Так и скажи!»
«Что ты, – успокаиваю, – Белка! И рад бы я, да снизу-то мне их в гнезде-гайне не видно! А на ёлку к ним не залезть».
«Так ты что, Фома неверующий, слову моему не веришь? – распушила хвост Белка. – А ну, отвечай, какие мои бельчата?»
«Всякие, – отвечаю, – такие и этакие!»
Белка пуще прежнего сердится:
«Ты, косой, не юли! Ты всё по правде выкладывай, а то как начну уши драть!»
«Умные они у тебя и разумные!»
«Сама знаю».
«Самые в лесу красивые-раскрасивые!»
«Всем известно».
«Послушные-распослушные!»
«Ну-ну?!» – не унимается Белка.
«Самые-всякие, такие-разэтакие…»
«Такие-разэтакие?.. Ну, держись, косой!»
Да как кинется! Взмокреешь тут. Дух, Сорока, до сих пор не переведу. От голода чуть живой. И оскорблён, и побит.
– Бедный, бедный ты, Заяц! – пожалела Сорока. – На каких уродиков тебе пришлось смотреть: зайчата, барсучата, бельчата – тьфу! Тебе бы сразу ко мне в гости прийти – вот бы на сорочаток-душечек моих налюбовался! Может, завернёшь по пути? Тут рядом совсем.
Вздрогнул Заяц от слов таких да как даст стрекача!
Звали потом его в гости ещё лоси, косули, выдры, лисицы, но Заяц к ним ни ногой!
Грачи прилетели – проталины принесли. Трясогузки-ледоломки лёд на реке раскололи. Зяблики появились – зелёная травка заворсилась.
Дальше – больше. Пеночки прилетели – цветы запестрели. Кукушка вернулась – листья на берёзах проклюнулись. Соловьи показались – черёмуха зацвела.
Весна так и делается: каждый понемножку.
Перелески любят на солнце смотреть. Всю весну глаз с солнца не сводят. Глаза жёлтые, ресницы белые – куда солнце, туда и глаза.
Как проснутся – так глаза на восток. И весь день как заворожённые поворачивают головки от востока на юг, а от юга на запад. Солнце за лес – перелески ресницы смежат и спят до утра. Весело и просто на солнце глядеть: знай только голову поворачивай.
Но однажды перелески растерялись. Солнце поднялось за тучей. В какую сторону голову поворачивать?
Растерянно смотрят золотые зрачки из-под белых ресниц. Головки повёрнуты в разные стороны. Смотрят, смотрят, а солнца и нет!
Согнулись слабые шейки. Поникли белые венчики. Глаза уставились в землю.
Весной все рады цветам. За долгую зиму стосковались глаза по яркому и цветному.
Ребята в лесу собирают цветы.
Спешат на первые цветы бабочки, пчёлы и мухи.
И рябчик туда же: ива цветёт – он на иве, черника и голубика – он к ним. Зацветут незабудки – не забудет и незабудки.
Ребята складывают из цветов букеты; букеты нежны, красивы, пахучи.
Бабочки и пчёлы угощаются на цветах. Цветы для них – расписные скатерти-самобранки. Садись и веселись: и мёд, и нектар, и сок.
А рябчик цветы ест! Оказывается, они ещё и вкусны! И очень любит незабудки. Наверное, у них особый, незабываемый вкус.
Все любят цветы. Только каждый по-своему.
Настала пора гнездо выстилать. Теперь каждое пёрышко на счету, всякая шерстинка в цене. Из-за иной соломинки целая драка.
И вот видит воробей: скачет по земле большущий клок ваты!
Ну, если бы он лежал – другое бы дело. Тогда не зевай, налетай и хватай. Но клок не лежит, а скачет по земле, как живой!
Воробьи даже клювы разинули от удивления.
Вот клок ваты вспорхнул вверх и сел на дерево. Потом запрыгал с ветки на ветку. Потом поёрзал-поёрзал да как подскочит, да как полетит! И летит как-то смешно: ровно-ровно, словно по ниточке, как слепой. Да сослепу-то, со всего-то разгона, бряк о телефонный столб! И вывалился тут из клока ваты… воробей.
Тут уж все поняли, что не сама вата по земле скакала, не сама по воздуху летала: воробей её тащил. Такой клок ухватил – больше себя ростом. Один хвост из ваты торчал.
Ухватить-то ухватил, да закрыла ему вата весь белый свет. Бросить жалко, а куда тащить – не видно. Вот и наткнулся на столб; нос расшиб и вату обронил. Другие воробьи сразу её утащили. Прямо из-под разбитого носа!
Дрозд в развилку берёзы положил первый пучок сухой травы. Положил, расправил клювом и задумался.
Вот он – торжественный миг, когда всё позади и всё впереди. Позади зимовка в чужих южных лесах, тяжёлый далёкий перелёт. Впереди гнездо, птенцы, труды и тревоги.
Развилка берёзы и пучок травы как начало новой жизни.
Что ни день, то выше гнездо и шире. Однажды дроздиха села в него и осталась сидеть. Она вся утонула в гнезде, снаружи торчали нос да хвост.
Но дроздиха видела и слышала всё.
Тянулись по синему небу облака, а по зелёной земле ползли их тени. Прошагал на ногах-ходулях лось. Неуклюже проковылял заяц. Пеночка-весничка, пушистая, как вербный барашек, поёт и поёт про весну.
Берёза баюкает птичий дом. И на страже его – хвост и нос. Торчат, как два часовых. Раз торчат, значит, всё хорошо. Значит, тихо в лесу. Значит, всё впереди!
Зацвела черёмуха, и грянули черёмуховые холода. Туман на рассвете не поднялся колечком с лесной поляны, а замёрз и лёг на поляну инеем. Небо блёклое, не поймёшь, каким оно днем станет: то ли синим, то ли серым?
Тихо в лесу. Одна кукушка кукует. Все другие птицы молчат: боятся, наверное, горлышки застудить. А кукушка орёт с придыханием, как в берестяную дудку. Кричит и кричит своё «ку-ку!».
И докричалась.
Вечером её слышал – совсем осипла. Вместо «ку-ку» кричит: «Хы-хо! Хы-хо!»
Видно-таки, застудила горло!
Кто не слышал таких осипших кукушек? Одни говорят, что это они от собственного крика сипнут. Ведь кричат от зари до зари, а бывает, и ночью! Другие говорят: колоском, мол, подавилась. Но какие в мае колоски?
Ещё говорят, что в черёмуховые холода самые неугомонные от холода сипнут. По-разному говорят.
Про черёмуховые холода у нас тоже говорят по-разному. Кто объясняет похолодание тем, что черёмуха цветёт, кто – ладожский лёд идёт. А знатоки утверждают, что в это время льды в Арктике раскалываются и сдвигаются.
Как всё-таки здорово!
Где-то в далёкой Арктике льды зашевелились, а у нас кукушка осипла. Где аукнулось – и где откликнулось!
Ласточка день начинает, соловей кончает. А между ласточкой и соловьем любит петь скворец. В песне скворчиной чего не услышишь: есть там и ласточка, есть соловей и много других птиц. И никого это не удивляет: все знают, что скворец – пересмешник.
Знали это и мы, но скворец нас удивил. Сидел он на лиловой олынинке у дома, взмахивал крыльями и насвистывал «Чижика»! Здорово так высвистывал: «Чижик, чижик, где ты был?» Потом разная скворчиная болтовня, тягучий печальный свист – и опять бодро и весело: «Чижик, чижик, где ты был?»
Мы постучали в дверь ближнего дома. Вышел паренёк, посмотрел на нас, потом на скворца и сказал:
– Мой скворчик. Я научил.
Случилось всё так. Выпал прошлым летом из скворечни голопузый скворчонок. Мальчонка хотел его назад положить, да не смог: уж больно тонок был у скворечни шест. Стал он кормить сироту рубленым яйцом и творогом. Скворчонок быстро рос и скоро стал есть сам: кормилец за стол – приёмыш на стол, поилец за чай – скворчонок в чай. Тут обоих из-за стола долой!
Сидит кормилец в углу и «Чижика» под нос свистит. Сидит скворчонок у него на плече и прямо в рот смотрит. Сидел так, смотрел, да и сам «Чижика» выучил. И назвали за это скворчонка Чижиком.
Осенью дикие скворцы сбились в стаи и потянулись на юг. Жалко мальчишке стало Чижика, вынес он его на луг и подпустил к дикой стайке. Прошумели птичьи крылья, и нет никого.
Долго тянулась зима. Мальчишка скучал без скворца и один насвистывал «Чижика». А скворец его не забыл: примчался весной жив и здоров!
Слушали мы скворца до соловьиного часа. Не близка была его дорога домой: крошечная птаха и необъятный горизонт. Где, бродяжка, зиму зимовал, какие земли видел? Чижик, Чижик, где ты был?
Шёл я просекой. Вдруг слышу – стучит! На пути сухое дерево. Я к дереву – никого! Посмотрел наверх – дупло. А внизу, под сухостоиной, свежая посорка.
Дятел старается!
Только старается он не на дереве, а в дереве. На сушине козырьком гриб-трухляк. Под грибом дупло, как слуховое оконце. Ударил я каблуком по дереву, а в слуховое оконце высунулась носатая голова в красной тюбетейке.
– Здравствуй, помощник!
Люблю я дятлов.
Дятлы поедают много разных вредных короедов, нам, лесникам, помогают. Увидел меня дятел, испугался и улетел.
Нелегко дятлу носом своим, как топором, вырубить в сухом дереве дупло для гнезда. А тут мешают ещё!
Я больше дятлу не мешал. Но покоя ему не было. То вихрь раскачивал сухостоину. То косой ливень заливал дупло. А однажды забралась в дупло лупоглазая белка-летяга. Дятел кричал, прыгал у дупла, а летяга спокойно смотрела на него большими птичьими глазами из оконца под грибком.
Зацвела ива — гости со всех сторон. Кусты и деревья ещё вокруг голые, серые; ива среди них как букет, да не простой, а золотой. Каждый ивовый барашек, как пуховый жёлтый цыплёнок, сидит и светится. Пальцем тронешь — пожелтеет палец. Щёлкнешь — золотой дымок запарит. Понюхаешь — мёд.
Спешат гости на пир.
Шмель прилетел: неуклюжий, толстый, мохнатый, как медведь. Забасил, заворочался, весь в пыльце измазался.
Прибежали муравьи: поджарые, быстрые, голодные. Набросились на пыльцу, и раздулись у них животы, как бочки. Того и гляди, ободки на животах лопнут.
Комарики прилетели: ножки горсточкой, крылышки мельтешат. Крошечные вертолётики.
Жуки какие-то копошатся.
Мухи жужжат.
Бабочки крылья распластали.
Шершень на слюдяных крыльях полосатый, злой и голодный, как тигр.
Все гудят и торопятся.
И я там был, медовые барашки нюхал.
Вот отцветет ива, зазеленеет, потеряется среди других зеленых кустов. Тут и пиру конец…
1. Перечитай первый абзац рассказа «Ивовый пир». Найди и подчеркни сравнения.
Зацвела ива — гости со всех сторон. Кусты и деревья ещё вокруг голые, серые; ива среди них как букет, да не простой, а золотой . Каждый ивовый барашек, как пуховый жёлтый цыплёнок , сидит и светится. Пальцем тронешь — пожелтеет палец. Щёлкнешь — золотой дымок запарит. Понюхаешь — мёд. Спешат гости на пир.
2 ∗ . Реши кроссворд. Найди ответы в рассказе «Ивовый пир».
1. У кого раздулись животы, как бочки?
2. Кто неуклюжий, как медведь?
3. Кто крылья распластал?
4. Кто похож на крошечный вертолётик?
5. Кто злой и голодный, как тигр?
3. Перечитай рассказ Н. Сладкова «Одуванчик и Дождь». Какими ты представляешь героев? Запиши или нарисуй.
— Ура! Караул! Ура! Караул!
— Что с тобой, Одуванчик? Уж не заболел ли? Ишь жёлтый весь! Чего ты то «ура», то «караул» кричишь?
— Закричишь тут!.. Корни мои рады тебе, Дождю, радёшеньки, всё «ура» кричат, а цветок «караул» кричит — боится, что пыльцу испортишь. Вот я и растерялся — ура, караул, ура, караул!
Иду я по лесу и слышу, как кулик своё болото расхваливает. Есть тут одно болото такое — так, ничего особенного. А вот кулик-чибис его хвалит. Прямо зашёлся от радости!
Повизгивая от восторга, он мечется и кувыркается над болотными кочками, сам себе звонко командуя: «Ку-вырк! Ку-вырк!»
Взлетает вверх, зависает, мельтеша широкими пёстрыми крыльями, а потом штопором вниз, да ещё и вихляя из стороны в сторону, — только ветер в крыльях свистит! Вот-вот врежется в землю и разобьётся. Но нет, чуть не шлёпнув по кочке красными лапками, снова ввинчивается — и снова падает вниз, крича и повизгивая от радости.
Добрался, добрался-таки кулик из далёкого далека до своего болота хвалёного!
Всю зиму небось оно ему на чужбине мерещилось. И вот он дома — и оно перед ним.
И такая неудержимая радость, такое немыслимое счастье в его неистовых бросках и кульбитах, в его отчаянных взвизгах и воплях, какое можно услышать лишь у малых детей, когда они барахтаются в воде.
Есть и у каждого из нас свои особые речки, боры и рощи, лесные поляны — незабываемые уголки.
О них мы всегда помним, стараемся там побывать, чтобы увидеть и задохнуться от счастья.
В солнечные тёплые дни уже пляшут в воздухе комарики. Не бойся их: эти не кусачие, это комары-толкуны.
Лёгкой стайкой, столбиком держатся в воздухе, толкутся, кружатся. И там, где их много, — воздух в крапинках, как в веснушках.
Мать-и-мачеха, Ветреница, голубая Перелеска и Медуница.
— Ещё снег на полях не везде сошёл, ещё земля не нагрелась, а у меня, Мать-и-мачехи, уже цветы распускаются. Кругленькие, как солнышко, жёлтенькие, как солнышко, весёленькие, как солнышко!
— У вас действительно славные цветы, подруженька. Только я не стала бы чересчур их расхваливать... Что ни говори, а лепестки ваши грубоватенькие, стебельки толстоватенькие, а листочков и вовсе нет — одни смешные чешуйки топорщатся... А вот у меня, голубой Перелески, цветок, словно весеннее небушко, ясен, стебельки стройные, листья — будто сердечки зелёные...
— Ой, уж молчала бы, Перелеска! Листья-то у тебя какие? Прошлогодние, старые, они под снегом зимовали, пятнами покрылись. А теперь поглядите на меня, на Ветреницу. Листочки у меня свеженькие, молоденькие, а белый цветок до того нежен, что просто насквозь просвечивает...
— А теперь обернитесь на меня, подруженьки,
— А ты кто?
— А я краса Медуница. Разве стебелёк у меня не стройный? Разве листочки не молоденькие?
— Зато цветы скромные, невидные!
— Это вам, подруженьки, кажется... Вы подольше поглядите, попристальней. Цветочки- то мои на глазах меняются. Когда расцветают, — то нежно-розовые, когда совсем распустятся, — то фиолетовые, а когда отцветать начнут, — делаются синими... Вы такое когда-нибудь видели?
Зацвела ива — гости со всех сторон. Кусты и деревья ещё голые, серые — ива среди них как букет, да не простой, а золотой. Каждый новый «барашек» — пуховый жёлтый цыплёнок: сидит и светится. Пальцем тронешь — пожелтеет палец. Щёлкнешь — золотой дымок запарит. Понюхаешь — мёд.
Спешат гости на пир.
Шмель прилетел — неуклюжий, мохнатый, как медведь. Забасил, заворочался, весь в пыльце измазался.
Прибежали муравьи: поджарые, быстрые, голодные. Набросились на пыльцу, и раздулись у них животы, как бочки. Того и гляди, ободки на животах лопнут.
Комарики прилетели: ножки горсточкой, крылышки мельтешат. Крошечные вертолётики.
Жуки какие-то копошатся.
Мухи жужжат.
Бабочки крылья распластали.
Шершень на слюдяных крыльях — полосатый, злой и голодный, как тигр.
Все гудят и торопятся: зазеленеет ива — пиру конец.
Зазеленеет, потеряется среди зелёных кустов. Пойди-ка тогда её отыщи! А сейчас она как букет золотой. И всех созывает на ивовый пир.
Смотрим — А кругом торчат Двадцать толстеньких сморчат! Мы их столько там набрали — Еле-еле донесли. Мы забыли, что устали, — Очень весело мы шли! Всей квартирой мы их ели. Мы хвалиться не хотели, Мы не любим похвальбы, Но соседям всё же спели: — Неужели вы в апреле Не ходили по грибы?
Почки раскрываются, шоколадные с зелёными хвостиками, а на каждом зелёном клювике висит большая прозрачная капля.
Возьмёшь одну почку, разотрёшь её между пальцами, и потом долго всё пахнет тебе ароматной смолой берёзы, тополя или черёмухи.
Вечер тёплый, и такая тишина, словно должно что-то в такой тишине случиться. И вот начинают шептаться между собой деревья: берёза белая с другой берёзой белой издали перекликаются; осинка молодая вышла на поляну, как зелёная свечка, и зовёт к себе такую же зелёную свечку-осинку, помахивая веточкой; черёмуха черёмухе подаёт ветку с раскрытыми почками.
Если с нами сравнить — мы звуками перекликаемся, а у них — аромат.
Не успеешь оглянуться — распустился, зелёною нежною дымкой накрылся лес.
Душистыми белыми гроздьями зацвела на опушках черёмуха.
Закуковали в зелёных рощах кукушки, а над рекою в росистых цветущих кустарниках громко защёлкал, запел соловей.
Хорошо зверям и птицам весною в лесу!
На зелёной полянке собрались ранним утром зайчишки. Радуются тёплому солнышку, прыгают, играют, лакомятся молодой сочной травою.
Я нашёл удивительную берестяную трубочку. Весной, когда береста влажная, человек вырежет кусок её для себя, тогда остальная береста по кругу начинает свёртываться в трубочку. После, вместе с теплом, береста сохнет и всё туже и туже закругляется. На следующую весну висят уже на берёзах трубочки, и так их бывает много, что не обращаешь внимания.
Но сегодня, выискивая дупло, я захотел посмотреть, нет ли чего в такой трубочке. В первой же трубочке я нашёл хороший орех, так плотно прихваченный, что с трудом палочкой удалось его вытолкнуть. Вокруг берёз не было орешников, и в трубочку орех не мог попасть «сам». По всей вероятности, это его белка спрятала, наверное понимая, что трубка будет закрываться всё крепче и орех не выпадет. Но мало ореха: снизу в трубочке под прикрытием ореха устроился паучишко и всю внутренность её наполнил паутиной. После мне пришли догадки, что не белка воткнула орех, а ореховка, может быть выкравшая его из гнезда белки.
Утки крячут, совы бубнят, грачи орут басом. А про мелких птиц и говорить нечего, они весной от зари до зари поют!
А есть такие, что не только свои песни поют, а ещё и других певцов пересмешничают... Вот сойка сарычом просвистела и тихонько прокудахтала курочкой. Садовая камышевка у всех дроздов утащила по нотке: у певчего, у белобровика, у рябинника. А скворцу всегда своей песни мало, он чужие перенимает. Сидит на берёзе, блестящий и черный, словно дегтем смазанный или в смолу окунутый, поёт и сам же себе крыльями дирижирует. Ещё и клювом щёлкает, как парикмахер ножницами. То дроздом просвистит, то иволгой. То уточкой крячет, то барашком блеет. На разные голоса — за себя и за других.
Живёт в лесу ещё одна птичка, которая не переставая пересмешничает и передразнивает других. Вся песенка её из чужих голосов сплетена. Слушаешь её, а кажется — целый хор поёт! Слышишь дрозда и иволгу, зяблика и синицу, кулика и дятла, весничку и горихвостку, галку и воробья. Она даже скворца-пересмешника пересмешничает! За это и называют её: пеночка-пересмешка.
У нас в школе есть урок пения. Мы там разные песни поём. Я вообще люблю песни петь, только слов я иногда не знаю. Учить слова никому неохота. Хорошо, когда сразу запомнишь. Только разве сразу запомнишь?
Однажды Вовка пел песню. Он совсем слов не знал. Так он пел другие слова. Какие попало. И никто не заметил.
В одной песне я тоже слов не знала. Учитель вызвал меня эту песню спеть. Я сказала учителю: — Пожалуйста, я вас прошу погромче. А то мне не слышно будет.
А про себя думаю: «Он не услышит, что я буду петь, а я буду петь что попало». Он посмотрел на меня и сказал:
— С удовольствием! — и заиграл во всю силу. А я тихо запела. Я пела два слова: «Козёл-баран». Только мотив я верно пела. А слова были «козёл-баран».
Учитель не остановил меня. Он не сделал мне замечания. Только когда я петь кончила, он спросил:
— Хорошо было слышно?
— Хорошо, — говорю, — очень даже!
— А теперь, — говорит, — я играть буду тихо. А ты пой погромче. Только, пожалуйста, без козла. И без барана, конечно...
